Мы в социальных сетях

Главная Об Алматы Интересное событие Об Индии Разные статьи


Алматы весной




»Карта Алматы


Новое:
Алматинский Арбат
(31.07.202)
Безобразия в застройке Алма-Аты
(17.03.2021)
Верный и верненцы в романе-эпопее «Путь Абая»
(02.03.2020)

Поделиться:

02.03.2020 г. © Алоис Назаров. Перепечатка запрещена.


Верный и верненцы в романе-эпопее «Путь Абая»

Путь Абая

Алматы (бывший Верный) на карте

В 4-м томе романа-эпопеи Мухтара Ауэзова «Путь Абая» можно встретить описания дореволюционного Верного (Мухтар Ауэзов обычно называет его Алматы). Описание относится в периоду сентября 1894 – февраля 1895 гг. Один из сыновей Абая Кунанбаева – Абдирахман (Абиш) – после окончания Михайловского военного училища попал на службу в Верный. Но там заболел туберкулезом и вскоре скончался. Незадолго до его смерти в Верном его навестил младший брат Магауя (Магаш) с друзьями Майканом и Утегельды, посланными Абаем из Семипалатинского уезда. Дни посещения Абиша его близкими и описываются в романе.

В произведении довольно много рассказывается о верненском враче Фидлере. Также можно встретить описание скачек на Масленицу, в которых принял участие и победил старик Абсамет (гости из Семипалатинского уезда остановились как раз у него). Наконец, семипалатинцы удивляются обилию деревьев в Верном. Поэтому выдержки о Верном из романа я разбил на три части. Все три части даются по изданию 2012 г. (Алматы: ИД «Жибек Жолы», перевод Анатолия Кима).

Надо отметить, что «Путь Абая» хотя и хорошо передает эпоху конца XIX – XX вв., это всё-таки не документальное повествование, а художественное произведение с присущим беллетристике полетом авторской фантазии. И не всё в нем точно в разделах, относящихся к пребыванию героев в Верном.


О докторе Фидлере

Проспект Колпаковского в Верном с видом на Знаменскую часовню
Проспект Колпаковского

Необходимые комментарии автора сайта. Лев Николаевич Фидлер (настоящие имя и отчество – Лейба Нейвохович) в романе представлен главным врачом в Верненском лазарете. На самом деле это не так. Даже через два года (в 1897 г.) после смерти сына Абиша в Верном Фидлер был всего лишь младшим врачом, как это следует из «Памятной книжки и адрес-календаря Семиреченской области» за 1897 г. Старшим врачом был статский советник Федор Кириллович Игнатовский. Начальником лазарета – войсковой старшина Дмитрий Иванович Гордоделов, заведующим лазаретом – поручик Валерий Николаевич Холмогорский. К 1905 г. ситуация особо не изменилась. Фидлер числился при лазарете всего лишь как прикомандированный врач.

Второе замечание касается Никольской церкви. Она была построена только в 1908 г., поэтому герои романа никак не могли ее видеть.

Нарымская улица – правильнее Нарынская.

Улицы Гурде (точнее Гурдэ) нет даже на карте Верного 1898 г., тем более в 1895 г. Название появилось появилась позже – так перименовали северное продолжение Нарынской улицы после парка.

Наконец, неясно, что это за улица Розовая в то время. На дореволюционных картах Верного такой улицы нет. В Алматы официально улица Розовая появилась в 1966 г., да и то за пределами границ дореволюционного Верного.


Лазарет Алматы был, пожалуй, единственным государственным заведением, которым по праву мог гордиться этот небольшой уездный город. Здесь, на протяженной лощине у подножия величавых гор, среди густых садов и плоских бахчей стояли лишь низкие, в большинстве своем небогатые дома. На окраине, у подола горы, и располагался этот лазарет с его многочисленными постройками.

Летом длинные одноэтажные корпуса для различного рода больных были окружены цветочными клумбами и плодовыми деревьями, столь густо растущими, что весь лазарет казался садом, полным цветов и фруктов.

Такое великолепие расцвело еще лет пятнадцать назад, когда в Алматы приехал новый главный врач, пожилой еврей Лев Николаевич Фидлер, и взял лечебницу в свои руки. Все здесь преобразилось, лучше стали условия для больных, питание и, разумеется, само качество лечения. Цветы и деревья также были нововведением неутомимого Фидлера. Сейчас все это великолепие было укрыто снегом, припорошено инеем…

У главного корпуса лазарета стояли кошевые сани, мощный конь гнедой масти с подтянутым животом смиренно ожидал уже более часа, поскольку сани были пригнаны заранее, гораздо раньше оговоренного срока. Чуть за полдень из широких дверей большого деревянного строения вышел, торопливо застегивая пуговицы на шубе, сам Лев Николаевич Фидлер. Приподняв в вежливом поклоне борик, он по-русски поздоровался с Майканом, который ожидал его в санях. Придерживая полы своей дорогой шубы, с воротником из горлового меха лисы, доктор устроился в санях, и конь, почувствовав послабление вожжей, мотая головой и вытягивая шею, тотчас пустился ровной дорожной рысцой.

Доктор Фидлер был весьма известным человеком в Алматы, лучшим врачом города. Его имя превозносили на разные лады местные жители многих наречий – русские и казахи, татары и таранчи (так в то время называли уйгуров – А. Н.), дунганы и кашгарцы (уйгуры, переселившиеся из Кашгара – А. Н.). Лев Николаевич славился к тому же не только как хороший врач, но как человек благородный и особо добродетельный.


В списке памятников Алматы местного значения это здание на ул. Калдаякова значится как Дом врача Фидлера
Дом Фидлера

Доктор плохо говорил по-казахски, но ничуть этого не стеснялся. Привалившись к плечу Майкана, предупредил озабоченно:

– У моя время мало, смотрю, и гнедой много торопится, давай, отпусти вожжи!

– Быть по-вашему! – с улыбкой воскликнул Майкан. – Мигом домчимся.

Чуть попридержав коня, он вывел его за ворота, на городскую дорогу и, упершись обеими ногами в передок саней, резко встряхнул вожжи. Тут же огромный иноходец, лоснясь выпуклым крупом, часто стуча подкованными копытами, размером не меньше, чем грудь доброй кормилицы, распрямил спину и понесся по укатанной дороге вниз, в сторону города.

Густой снег, падавший в полном безветрии, теперь, под стремительный бег коня, летел в лицо, забивал глаза, словно на улице был ураган. Впрочем, попадая на горячую кожу, снег тут же таял. Вдали крупные снежные хлопья нисходили отвесно, плавно.

До городской заставы долетели мигом, затем, не снижая хода, сани стремительно пронеслись по широкой стреле Колпаковской улицы (позже проспект Ленина, сейчас проспект Достык – А. Н.), круто повернули на Сельскую (позже Виноградова, сейчас Карасай батыра – А. Н.), столь же прямую и звонкую, направляясь в сторону Никольской церкви, что сияла своими куполами поверх городских крыш.

Далее пошли не такие ровные улицы – Гурде, Нарымская, Сергиопольская (будущая Фонтанная, Абая, сейчас Тулебаева – А. Н.), Розовая, – их ямы и колдобины пронеслись под полозьями саней с шумом и грохотом. Осталось только повернуть направо – по Старокладбищенской, далее – в низину, туда, где и стоял дом старика Абсамета, конечная цель этого недолгого путешествия…

<�…>

Вот уже пятнадцать лет он врачевал в этом маленьком городе, поднимая на ноги старых и молодых, мужчин и женщин. Были и случаи, когда он вырывал людей прямо из рук смерти, вылечивая, казалось бы, безнадежно больных. Здесь, в глуши, катастрофически не хватало эскулапов разного профиля, поэтому Фидлеру пришлось практиковать лечение почти всех болезней, проводить сложнейшие хирургические операции… Однако в отношении болезни Абиша он оказался бессилен, и это терзало и мучило его.



Восприятие гостями из Семипалатинска древонасаждений в Верном

Улица Губернаторская в Верном с видом на дом губернатора
Улица Губернаторская в Верном

Всякий раз, оказываясь на улицах Алматы, Магаш и его друзья начинали невольно сравнивать этот город с Семипалатинском. Все здешние дома были сплошь одноэтажные, все как один деревянные. Большой Семипалатинск был более высок крышами, широк и просторен улицами, красив и величав каменными зданиями. И все же, без умолку болтая втроем в кошевых санях, говоря об Алматы явно в пользу своего Семипалатинска, друзья любовались городом, что разворачивался неспешно перед ними.

Они восхищались его великолепными садами, в эту пору года еще спящими, – но настанет время, и город будет завален разнообразными фруктами… Особенно поражали тополя, высаженные вдоль улиц, – настоящие великаны! Да и белоснежные березы, и могучие молодые дубы – все здешние деревья устремлялись ввысь, будто соперничая с самим пиками Алатау. А уж эта великая горная гряда, своими снежными вершинами закрывавшая половину вечернего неба, словно волшебной силой притягивала взгляд. До чего ж высока, какая громадина, какие белоснежные зазубренные остроконечные вершины! Просто не было слов, чтобы описать такую красоту…

Утегельды принялся расспрашивать Магаша о том, что, почему-то, интересовало его больше чего-либо другого:

– Неужто все сады в этом городе были посажены в одно и то же время, все деревья разом? Почему они, как на подбор, выглядят одинаково, словно остриженные осенью жеребята-трехлетки? Какой джин выстроил их в столь ровный ряд?

Абиш немало рассказывал младшему брату об Алматы, поэтому тот знал о многих городских секретах.

– Ты это верно подметил! – сказал он, обернувшись к любопытному Утегельды. – Деревья в здешних садах посажены в один год, поэтому и выглядят друг дружке вровень, словно их только что постригли. Все дело в том, что весь город был восстановлен восемь лет тому назад, после ужасного землетрясения, тогда же и сады насадили.

Будучи человеком степи, выросший среди безлесных отрогов Чингиза, Утегельды никак не мог понять, что обилие деревьев может быть украшением города и благом для его жителей. Он не мог согласиться и с тем, что горы, сады и густые леса окрест Алматы делают его лучше Семипалатинска.

– Если начистоту, – говорил Утегельды, – этот город, мне кажется, – место сплошных воровских засад. Разве не на руку лихим людям, когда летом распустится листва на деревьях? Тень любого дерева накроет целый дом, она так и манит – если хочешь скрытно напасть, ограбить кого-то… И во всем виноваты эти деревья! Вон какие большущие ели на Алатау – это ли не разбойничьи укрытия! Разве не просят они, не подстрекают: своруй, убеги, спрячься?

Магаш улыбнулся в ответ:

– А ты видел в этом городе хоть одного лихого человека? За то время, что ты здесь, тебе ведь ни разу так и не довелось крикнуть: «Держи вора!»

Утегельды озадаченно нахмурился:

– Это ты верно сказал, здесь и вправду не видать воров. Будь вором я, то непременно промышлял бы в Алматы!



Масленица в Верном

Грузинский Н. И. «Масленица» (1889 г.)
Масленица в Верном

– Запрягайте коня и сейчас же езжайте в центр города, все четверо! – сказал он друзьям таким строгим голосом, словно и вправду поручал им важное дело. – Сегодня Масленица, а это славный русский праздник. Слышу, улицы полны музыки и пенья!

<�…>

Магаш и его друзья впервые видели город во время большого праздника. Многочисленные санные упряжки, влекомые быстроногими иноходцами, наперегонки неслись по Сельской улице (она же Виноградова, она же Карасай батыра – А. Н.). Абсамет, хлестнув иноходца, смешался с потоком других легких саней, немедленно вступив в ряды желающих выйти на состязание. Друзьям в кошевых санях оставалось только ждать.

Город между тем продолжал веселиться по-своему: громко скрипя полозьями, с песнями, со звонким смехом проносились мимо многочисленные сани. Вот показалась тройка, набитая разгоряченными, уже подвыпившими мужиками и бабами в ярких платках. Они тоже участвовали в состязании, хотя их кони не были ни рысаками, ни иноходцами, годными для санных гонок. Тройка, которую составляли беспородные ломовые, каких используют в работе по хозяйству, бежала вразнос, вразвалку, словно раскормленные лошади тоже напились вина. Народ смеялся и тыкал пальцами в сторону этих неуклюжих коняг, покрытых густой шерстью, не в меру разжиревших от обильного овса и отрубей.

Саней было так много, что иные не вмещались даже в широкую Сельскую улицу и в азарте состязания неслись по обочине, с хрустом поднимая пургу, осыпая снегом зевак. Были тут и хорошие рысаки английской породы – длинноногие, гривастые, с красивыми тонкими шеями. Их всегда можно узнать издали: по острым ушам, коротким хвостам и особенно – по их горделивой стати.

Часто мимо проносились не столь породистые, но также красивые, спорые на шаг, казахские иноходцы – гнедые, сивые, вороные… Мелькали и чистокровные русские рысаки. Было видно, что с десяток иноходцев стремятся догнать пару саней, вышедших вперед…

Магаш и Майкан вдруг одновременно вскрикнули. Впереди иноходцев, ноздря в ноздрю с каким-то заячьего окраса конем, стремительно несся их гнедой.

– Жми, Абсамет! – яростно закричали джигиты.

Оказывается, состязание только началось. Конники должны были проехать Колпаковскую улицу, миновать Ташкентскую аллею (ныне проспект Райымбека – А. Н.), затем, обогнув парк (речь о нынешнем парке 28 гвардейцев-панфиловцев – А. Н.), снова вернуться на Колпаковскую и, разогнавшись по широкой, прямой как стрела Сельской, остановиться на скотном базаре перед Никольской церковью.

Народ уже потянулся туда, встречать победителей. Магаш и его друзья также направились в сторону церкви, ясно белеющей вдали в сгущавшихся сумерках. Сидя в санях, они рассматривали праздную публику. Зрителей собралось немало, в большинстве молодежь – гимназисты в серых шинелях с серебристыми пуговицами. Реже мелькали пуговицы подороже – позолоченные: они принадлежали шинелям чиновников, служащих различных контор, которые пришли на праздник вместе с женами.

Больше всего в этой разношерстной толпе было полицейских, урядников, стражников, их беспорядочно спутанные красно-желтые аксельбанты и пестрые сабли мелькали там и тут. Служителей порядка здесь было неправдоподобно много, равно как и их начальников, жандармских офицеров, щеголявших парадными мундирами.

Магаш знал, откуда взялось такое обилие служивых: Абиш рассказывал ему, что из городской казны выделялись значительные средства на полицейских, раз в десять больше, чем, скажем, на врачей. Здесь даже ходил анекдот, который брат услышал от местных разночинцев. На вопрос «Кого чаще встретишь в городе Верном?» – прохожий отвечал: «Мулл в белых чалмах и жандармов с желтыми саблями».

Что касается вероучителей, то их также было немало в толпе зевак, и теперь, когда потихоньку темнело, таковых почему-то становилось все больше. Многие местные казахи, татары, таранчи либо учились в медресе, либо уже были халфе при пяти мечетях города. Все они носили татарские борики и, похоже, намерено вышли полюбоваться русским праздником под покровом темноты.

Были здесь и богатеи всех местных наречий – русские промышленники, татарские баи, таранчинские, казахские торговцы. Этих было немного, но они особенно бросались в глаза, поскольку сами и выпячивались поперед всех, показывая свои енотовые и лисьи шубы, чаще из нежнейшего горлового меха, сшитые на зависть своим же товарищам, таким же имущим, как и они сами, торговцами-меховщиками.

Столь же многоязыкими были нищие, ходившие здесь с протянутой рукой. Худые, изможденные, они не упускали случая попросить милостыни у нарядной толпы. Это была другая сторона жизни города, который отличался от многих других окраинных поселений России обилием еды, особенно летом, когда в садах, на бахчах созревали фрукты и овощи. Многие попрошайки добрались сюда из глубины России, это были крестьяне, оставшиеся без земли. Они ехали в поисках жилья, посильного ремесла для существования. Встречались тут и обездоленные казахи, целыми аулами покидавшие родные степи из-за страшного джута, который, особенно в последние годы, опустошал их пастбища.

Вот уж действительно: «Кто от радости скачет, кто от холода…» Среди сытой разряженной толпы эти обнищавшие люди думали только об одном: как бы добыть пропитание, чтобы не умереть с голоду этой же ночью…


Катание в коляске, запряженной конями, в алматинском парке. 7.04.2018
Алматы на фото А. Назарова

Разглядывая толпу, Магаш увидел группу своих знакомых, толмачей и чиновников из казахов. Они также заметили его и подошли, справились о здоровье Абиша, затем разговор перешел на состязание: все заспорили о том, выиграет ли сегодня гнедой?

Несмотря на то что гонка началась в обеденную пору, сейчас уже сгустились сумерки, улицы залила все еще по-зимнему быстрая тьма. Весь город окунулся в плотный безмолвный мрак.

В Алматы вообще не принято уличное освещение: даже в центре не было ни одного фонаря. Совсем уж не ясно, каким образом зрители собирались узнать победителя скачек, когда он покажется в конце улицы: ведь все гнедые, мухортые, черные, дымчатые кони сейчас казались вороными, а издали можно было различить разве что белую или сивую масть. Тем не менее, горожане с нетерпением ожидали окончания скачек, так как это было самое главное зрелище праздника, который отмечался раз в году.

В толпе нарастало оживление, люди стояли по обеим сторонам улицы, оставив широкий просвет для коней, то и дело поглядывая на часы, подбадривая друг друга возгласами:

– Сейчас прискачут! Вот-вот появятся!

Действительно, гонщики были уже близко от Никольской церкви, они видели над городскими крышами ее купола, темнеющие на еще белесом небе. Вот вдали, на широкой улице, на расстоянии где-то с полверсты показалась масса народа, сдерживаемая цепью полицейских, чтобы кто-нибудь не попал под копыта.

– Чу-а-а, ай-да! – громко кричал Абсамет.

Он уперся обеими ногами в оглобли, дернул вожжи и с силой хлестнул камчой коня по бокам. Маленькие сани рванулись вперед.

Задрав голову и закусывая удила, словно борясь с вожжами и пытаясь скинуть дугу, гнедой вдруг почувствовал послабление.

– Айт, чу! – истошно завопил Абсамет, и конь, услышав его крик, откинул назад челку и, весь преобразившись, смотрясь сказочным скакуном, рванулся вперед.

Бок о бок рядом с ним шел, пока не пропуская вперед, сивый иноходец известного бая Абдуалиева, владельца нескольких городских магазинов. Но гнедой уже видел конец своего пути и стремительно нарастил бег.

С каждым мигом он все больше отрывался от соперника – на голову, на шею, на корпус. Вот густой пар из ноздрей сивого в последний раз обдал плечо Абсамета, и его сани ушли значительно вперед, оставив позади основную массу саней на полквартала.

Гнедой во весь опор промчался живым коридором ликующей толпы, словно небесный метеор, и чудом не сшиб людей у самой церкви, где он и встал, круто развернув санки…

Домой Абсамет и Магаш вернулись безмерно радостные, они взошли на крыльцо, громко разговаривая, широко размахивая руками. Немудрено – ведь теперь их гнедой иноходец, можно сказать, превратился в легенду: в городе только и говорили о нем. Веселился, ликовал и Утегельды, хотя к санной выездке призового коня не имел не малейшего отношения.



02.03.2020 г. © Алоис Назаров. Перепечатка запрещена.

Количество просмотров страницы: 2665


Мы в социальных сетях